Наша история. Поселок Армавирской биофабрики во время войны и оккупации

Воспоминания Евгении Васильевны Евграфовой (Павловой)

Сохранилось несколько подробных воспоминаний очевидцев о том, что происходило в поселке Армавирской биофабрики в годы Великой Отечественной войны, в том числе во время оккупации немецко-фашистскими войсками. В книге «История биофабрики в лицах», изданной к 95-летию ФКП «Армавирская биофабрика», напечатаны детские воспоминания о событиях тех лет доктора философских наук, профессора Виктора Дмитриевича Комарова и сотрудника предприятия Александра Ивановича Афанасьева. Также мы недавно опубликовали воспоминания препаратора Ульяны Ивановны Лазаренко. Сегодня предлагаем вашему вниманию рассказ о том времени Евгении Васильевны Евграфовой (Павловой), которая в те годы была 16-летней выпускницей школы поселка биофабрики.

Предисловие

Когда началась война, Евгении Васильевна Евграфовой (в девичестве Павловой) было 16 лет. Проживала она в то время вместе с родителями и младшим братом Александром в посёлке биофабрики (сегодня посёлок Прогресс). Все было понятно в этой жизни. Успешно сданы экзамены за 9 класс. Остался год учебы в школе, затем поступление в медицинский институт (она мечтала стать доктором). А пока каникулы, отдых, длинное тёплое лето. Могла ли молодая девушка помышлять, что завтрашний день жестоко перевернёт всю её жизнь, жизнь всей страны.

Горе, какое горе!

22 июня, как договорились  с девчонками, собрались у школы и веселой стайкой направляемся на пруд купаться. Затем бежим в парк, на стадион. Радость переполняла нас, пели песни, затевали игры. В тот момент мы и предположить не могли, какое страшное известие ожидает нас.

Часов в 11 вернулись в посёлок, а навстречу шли люди хмурые и молчаливые. Так мы узнали, что началась война. Все собрались у репродуктора на улице и ждали выступления Молотова. После передачи, вот так, в один миг, всё изменилось. Немцы перешли границу, бомбят наши города, идут оборонительные бои.

Мы разбежались по домам. Там мама плачет, причитает: «Горе, какое горе!». Уж она-то знает, что такое война, пережила первую мировую и гражданскую.

Сразу же началась мобилизация. Первые призывники собрались для отправки в райвоенкомат Новокубанска. За плечами самодельные рюкзаки – сидоры. В них самое необходимое. Проводили и мы на войну своего папу, Василия Семёновича Павлова. Потом таких отправок было много. Наши ребята, которым исполнилось 18 лет, тоже уходили на фронт.

Начались трудные дни. Мы жили от передачи до передачи по репродуктору –единственном источнике информации с надеждой, что весь этот кошмар скоро закончится. Но нет, наши войска отступали, оставляя один город за другим. Мы надеялись на какой-то перелом, но он не наступал. Потом стало понятно, что война надолго.

Надо трудиться за двоих, за троих

В цехах биофабрики стало меньше сотрудников. На оставшихся ложилось вдвое больше работы. Все понимали, что надо трудиться за двоих, за троих.

Старшеклассников  вновь созвали в школу. Надо было готовиться к новому учебному году. Стекла на окнах проклеивали бумажными полосами крест-накрест на случай бомбежки. Школьники помогали убирать урожай овощей, кукурузы, других культур.

Все комсомольцы, и я в том числе, записались в ополчение. С нами проводили занятия, учили стрелять, совершать марш-броски. Словом учили военному делу. Кроме того мы дежурили по поселку ночью, следили, чтобы окна были затемнены и с вражеских самолетов не было бы видно, что внизу поселок. Рыли убежища, чтобы можно было спрятаться при бомбежке.

В июле ополченцев послали расчищать аэродром, готовить его для посадки небольших самолетов. Это было огромное поле, на котором мы засыпали все ямки и убирали все камни. Взрослые вырубали кустарники, а мы выносили. Работало в основном пожилое население окрестных сёл и школьники.

Гибель директора школы

Мы собрались в школе 31 августа, как обычно перед началом учёбы. Нас встретил директор Кузьма Степанович Рудь с повесткой в руке. Он пожелал нам хорошей успеваемости, простился с плачущей женой и двумя дочками и ушел, как оказалось навсегда.

Он воевал в Крыму. Потом рассказывали, что его раненого транспортировали на пароме через Керченский пролив, чтобы переправить на Кавказ, но фашистские самолеты разбомбили паром, и он затонул вместе с ранеными. Керченский пролив стал могилой для нашего директора школы.

Первый военный выпуск

Школа работала, обязательным предметом стал урок военного дела. Был назначен военрук, комиссованный из армии по ранению. У него не было руки. Школьники изучали винтовку, учились выполнять команды, стрелять с колена, стоя, лежа. А после уроков собирали посылки на фронт, шили кисеты, набивали их табаком, вкладывали записки красноармейцам с пожеланием остаться живыми и вернуться домой. Обещали в тылу трудиться, не щадя себя, помогать армии приближать победу над врагом.

В декабре того же 1941 года школьники, молодежь были направлены на нефтепровод Грозный – Донбасс рыть шурфы для закладки взрывных устройств. Немцам нужна была нефть для заправки танков, они рвались на Кавказ, и если бы прорвались, трубопровод был бы взорван.

Зима была очень холодной. До нефтепровода шли пешком 8 километров. Земля мерзлая, отогревать ее было нечем, вокруг степь. Дул пронизывающий ветер. Особо теплой одежды и обуви у нас не было, жили тогда бедновато. Зимы на юге были теплыми, но не настолько, чтобы целыми днями выполнять тяжелую работу на открытом воздухе. Никто не протестовал, все понимали, что надо помогать фронту. Мы усердно долбили шурфы, их надо было сделать много. Так работали до конца января 1942 года. Домой добирались затемно, с трудом отогревались.

Зиму кое-как пережили, весной походы «на трубу» прекратились. Свою долю мы отработали. Надо было усиленно заниматься школьными предметами, много упущено, учителя проводили дополнительные занятия.

Наш выпускной класс 1942 года изрядно поредел, осталось 10 человек. В июне экзамены сдали. Школа закончена. Это был первый выпуск в нашей школе 10 класса. Думать о поступлении куда-либо не приходилось. Война.

Фронт стремительно приближался

Летом 1942 года шли страшные бои за город Ростов-на-Дону. Фронт стремительно приближался. Наши отступали. Прекратила работу биофабрика. Началась эвакуация производства и населения поселка. На транспорте, лошадях, пешком люди уходили подальше от фронта нескончаемым потоком.

Срочно вывозились архивы производства, угонялся крупный рогатый скот. Но оставалось много свиней. Некоторые люди остались, чтобы сохранить оборудование.

Немцы стремительно продвигались. Сильно бомбили город Армавир. Уже разбомбили вокзал. Железная дорога была выведена из строя. На ней сплошь, один за другим, стояли составы, набитые товарами и продуктами из Ростова и центральной России.

Охрана эшелонов, оставленная поджечь вагоны, чтобы они не достались вражеским войскам, предложила населению окрестных сел запастись продуктами. Пока немцы были далеко, люди воспользовались этой возможностью. Шли пешком и уносили кто сколько мог сахара, растительного масла, других товаров.

Мы тоже ходили к вагонам: мама, я и младший брат. Впрочем, меня мама взяла только один раз. Обычно оставляла одну, закрыв в сарае на замок. Боялась за меня, вдруг придут немцы. А об их зверствах мы были уже наслышаны. Мама наивно полагала, что они пойдут по домам, а не по сараям.

Мы закопали все запасы в огороде и спрятали в погребе за домом, засыпав его вход. Особенно мама боялась за корову кормилицу, перевела её в пристройку к дому, двери маскировала кукурузной бодылкой. Корова и кукуруза спасали нас зимой.

Мама выменяла за молоко крупорушку, на ней мололи кукурузу и пекли лепешки. Хлеба и муки не было. Так мы готовились к оккупации. Мама спасала нас от голода, но зимой было очень трудно.

Жуткое время оккупации

Оккупация – жуткое время непрерывного не проходящего страха. Наш поселок немцы оккупировали в августе 1942 года. Ростов пал, и они быстро покатились на юг. Наши войска отступали, а следом за ними шли враги.

Посёлок опустел. Кто мог и кому было куда идти – ушли. Эвакуировались администрация и специалисты биофабрики. Наступило безвластие.

Август выдался жарким, температура под 40 градусов. Уходить пешком было невозможно. Мама рассудила, что идти нам некуда, с собой много не унесешь, да ещё по такой жаре, да и хозяйство как бросить. И оставаться было очень страшно. Сколько продлится оккупация никто не знал.

Через три дня пришли немцы. Пришли не крадучись, а полновластными хозяевами, чванливые, хорошо экипированные. Сразу дали понять, что мы никто, рабы. Заняли лучшие дома. Где жил директор биофабрики поселился комендант с охраной. Он сразу осмотрел все объекты биофабрики.

Немцы были очень довольны доставшимся им богатством. Оборудование биофабрики вывезти не успели, хотя часть была припрятана. Биофабрика производила лекарственные препараты для животных из крови свиней и быков. Крупный рогатый скот рабочие угнали, а доноры-свиньи мясной породы остались. Эти свиньи и спасли нас от полного разорения. Еда у захватчиков была под боком, поэтому у населения всё подряд не забирали, только лучшее на их взгляд.

Да и немцев пришло не так много. Спасало нас, что поселок находился в некотором отдалении от железнодорожной магистрали и автодороги. Основное движение проходило там. К нам заворачивали редко.

Комендант объехал поселок. К кому-то заходил в дом. Вваливался без стука, распахнув настежь дверь, охранник с автоматом наперевес перекрывал выход. Так зашли и к нам. Комендант, ничего не произнося, не замечая нас, обошёл наше небольшое жилище, с презрением открывал шкафы, ворошил постели. Также молча ушёл. Но что мы за это время пережили… Потом с ужасом ждали: «Зачем приходили? Что нас ожидает?».

«Новый порядок», предатели и первые жертвы

Началось правление оккупантов. На бывшем здании магазина появились плакаты с изображением евреев с оскорбительными надписями и призывами выдавать их. Был вывешен приказ о комендантском часе. Населению разрешалось выходить из дома с 8 до 18 часов. За нарушение режима – расстрел, что скоро они и продемонстрировали. Один житель из соседнего села задержался до вечера и бросился бежать уже в запретное время. Встретившийся патруль расстрелял его без предупреждения. Тело убитого так и пролежало до следующего дня. Поселок замер.

Организовали полицию. В неё вошли наши местные, но самые неуважаемые, самые последние в посёлке люди. Оккупация показала истинное лицо многих жителей посёлка.

На следующий день стали наводить свои порядки. По посёлку ходили немецкие солдаты с автоматами. Поутру полицаи на лошадях, объезжая дома объявляли о выходе на работу. К нам такой постучал палкой в окно. Я вышла. Он приказал идти на ток. Пошла за ним. У следующего дома вызвали других. Так и погнал нас как арестантов на ток.

Собирали в основном молодёжь, причём девчонок и подростков. Мужского населения было мало. К тому времени все восемнадцатилетние парни ушли на фронт.

А на току лежала собранная пшеница, огромный бурт. Не успели вывезти или ликвидировать. Её надо было ворошить, чтобы она не прела и не «загорелась». Вокруг стояли немцы с оружием.

С этого момента мы слышали только: «Арбайтен, арбайтен, шнель, шнель» (работайте, быстро). Вот так без перерыва и отдыха мы работали весь день. Останавливаться было нельзя. Смириться с этим было трудно. Не разгибай спину, не останавливайся ни на минуту, не думай, не мечтай, после 18 часов не выходи на улицу. Ты – никто. На закате солнца отпускали.

Расстрельные списки

Однажды нас всех собрали в конторе на перепись. Прийти надо было с паспортом. Всех переписали с примечаниями. Тем, кто комсомолец, у кого родственники в Красной армии, в паспорте не ставили печать и объяснили, что придет карательный отряд, который будет решать, кого повесить, а кого оставить в живых. Всё это было страшно.

Я комсомолка, отец воевал против фашистов. Скрыть это было невозможно. Среди населения у нас в посёлке нашлись доносчики, которые каждый день докладывали коменданту о том, кто в какой семье воюет против немцев. Да и полицаи всё обо всех знали.

Список увеличивался. Мы тоже были занесены в него. Об этом нас предупредила переводчица. Эта женщина – жена офицера, которая была вынуждена остаться у нас в посёлке с детьми при эвакуации из центральной России, на фронт ей с мужем было нельзя. Она русская немка, соответственно владела немецким языком. Её принудили работать на немцев, вынуждена была подчиниться, но как могла помогала нам. Она сказала, что в список внесено около 200 человек. Мы с ужасом ждали карателей.

В соседних населенных пунктах было то же самое, но там уже расстреливали. В селе Ковалевском расстреляли двух красноармейцев и подростка, который прятал их в лесу у Кубани.

В поселке Конзавода выродки (их хватало во все времена) выдали немцам 7 человек среди которых конный тренер, раненый красноармеец, которого укрывала одна семья (отец, мать и мальчик 12 лет), учительница. Сначала их держали в подвале, потом вывезли в поле и расстреляли.

В поселке Биофабрики прятался в погребе раненый красноармеец. Один негодяй (впоследствии он отсидел 10 лет) выдал это место фашистам. Красноармейца расстреляли. Но из жителей нашего поселка никого не убили.

Мы были беспомощны. Что можно было противопоставить этой злой силе? Только гасили в  себе ненависть к фашистам и лелеяли надежду, что скоро придут наши, освободят нас и воздадут по заслугам захватчикам и их приспешникам предателям.

Арбайтен, арбайтен, шнель, шнель

В октябре нас начали возить на железную дорогу. Это далеко от посёлка, поэтому доставляли  в кузове грузовика. На дорогу пешком уходило бы слишком много времени. Собирали нас также полицаи, всегда на лошадях, сгоняли под конвоем к грузовику.

Железная дорога во многих местах была разрушена при бомбёжках. Немцы решили её восстановить, чтобы проще было вывозить награбленное.

Команда людей, одетых в рабочую одежду, разбирала пути и меняла шпалы. А мы должны были тащить рельсы со склада и поднимать их на железнодорожную насыпь. Насыпь высокая. Нам давали специальные деревянные щипцы, которыми надо было захватывать рельсу (а каждая по полтонне), поднимать и тащить наверх.

Самым страшным было попасть под рельсу, надо вовремя убрать ноги. Одной девочке не повезло. Ей расплющило пальцы ноги. Она кричала от боли. Мы кое-как перевязали ей ногу, но конвой не собирался что-то делать, хотя бы отправить её домой. Они только посмеялись.

Кстати здесь конвой состоял из эсесовцев. Подтянутые, сытые и холёные, высокомерные, вооружённые пистолетами и автоматами, они смотрели на нас равнодушно свысока, как на скот. «Арбайтен, арбайтен, шнель, шнель (работайте, работайте, быстро, быстро)».

Так и просидела девочка в слезах до вечера, истекая кровью, пока нас не отвезли домой. Ненависть к захватчикам росла с каждым днем.

Так работали мы до позднего вечера. Уже в темноте нас отвозили домой. На машине мы были без охраны. И когда видели, что эсесовцы остались далеко, а шофёр немец по-русски не понимал, мы пели наши песни во всё горло, не таясь, выплёскивая из себя боль, страх, унижение, беспомощность: «Вставай, страна огромная!», «В бой за Родину! В бой за Сталина!», Прощай, моя Одесса…». Всё, что мы могли себе позволить в знак протеста, и что давало какие-то силы терпеть этот ужас дальше.

В посёлок въезжали молча, разбредались по домам, а завтра опять на работу.

В начале ноября немцы, уверенные, что возьмут Сталинград, устроили вечеринку на колбасном заводе. По этому поводу позвали некоторых наших девушек и молодых женщин. И многие пошли… Праздновали весело, долго. Вездесущие мальчишки тайком наблюдали пиршество.

На следующий день его участников полицаи также отправили вместе со всеми на работу. Мы с ними прекратили общение и больше не разговаривали.

На железной дороге кроме нас работали люди в гражданской одежде. Мы считали, что это немцы, но оказалось, что нет. Один из них подошёл к нам в обед. Им немцы привозили еду, правда, плохую, всё время гороховую кашу, и разрешали отдыхать. Мы тоже не работали в это время.

Стоит, улыбается. Эсесовцев рядом не было. Он кое-как владел русским языком. Спрашиваем у него:

- Национал-социалист?

Он испуганно замахал руками:

- Найн, найн, социалист.

- Киндер есть?

Радостно кивает и открывает медальон с фото.

- Ну так что ты здесь делаешь? Езжай домой нах хаус.

Отвечает:

- Нет там плохо. Гитлер говорит – арбайтен (показывает жестами), всё забирает себе в карман.

Выяснилось, что он не немец, а австриец. Видимо захватчики привозили из Европы рабочую силу, не полагаясь на советских людей, обходились с ними лучше, чем с нами.

Из-за вагона вышли эсесовцы, стали зло выговаривать рабочему. Он быстро вернулся к своим. А нам опять: «Арбайтен, арбайтен!».

Вести о Сталинграде, виселица в сквере, бегство оккупантов

Потом нас вдруг перестали возить на железную дорогу. Мы узнали, что под Сталинградом идут страшные бои, немцы терпят поражение, армия Паулюса сдалась. Настроение у немцев изменилось, меньше стало самоуверенности.

Кстати до сих пор не понимаю, откуда появлялись новости о ходе военных действий. Они передавались друг другу шёпотом. Кто-то эти вести приносил и распространял. И мы ждали их, как глоток свежего воздуха. У нас тоже изменилось настроение, появилась надежда на изгнание оккупантов.

Потом стало известно, что немцы отступают под ударами наших войск, стараются вырваться за Ростов. Теперь они двигались назад с оккупированных территорий. Их поток был беспрерывным вдоль железной дороги. Мы из-за своей отдалённости остались в стороне от уже потрёпанных, но всё ещё страшных фашистских полчищ. Это нас спасло.

А в посёлке все затихло. В домах темнота. Нет воды, выходить боязно, но без воды ещё хуже. У нас дома собрались все наши родственники – женщины. Я всё же собралась идти за водой к домам возле пруда. Там под горкой вода ещё шла из крана самотёком.

Меня одели как старушку во всё тёмное, длинное, на голове платок. У пруда пришлось долго ждать, вода текла медленно. Наконец беру ведро, иду домой.

Навстречу попались две девочки. Они плачут. Что случилось? Показывают в сторону сквера. Вижу свежепостроенную виселицу. Значит, каратели на подходе.

Побежала домой, рассказала своим. Все плачут. Ночь тянется медленно, никто не спит. К утру моя тётя Маруся не выдержала: «Пойду на разведку».

Мама не пускает её. Но она всё же уходит. Мы беспокоимся.

Вернулась она часа через два со свежим окороком в руках и рассказала о том, что карателей не видно. Немцы спешно собираются. Большая часть уже уехала. Оставшиеся забивают свиней, кур и грузят на машину и в прицеп. Похоже им не до нас.

Когда немцы увозили очередную партию мяса, наши мальчишки (Костя Дронов и Степан Кирчев) утянули у них одну тушу из прицепа, разрубили её и раздали своим. Вот и нам досталось.

Сидим дома, ждём. Наступает утро. Немцы уже нагрузили прицеп мясом, но автомобиль не может сдвинуть его с места. Полицаи подсказывают, что на кондворе стоит трактор, он на ходу, но водить его могут только двое местных мальчишек – Петя Андреев и Костя Дронов.

Немцы вытащили их из дома. Матери не отдают, плачут. Но их уводят и заставляют вести трактор с прицепом. Трактор с трудом сдвигает прицеп с места. Ребятам приказали ехать к железной дороге на Отрадо-Кубанскую станцию.

Немцы спешно отступают. По шоссе плотным потоком идет техника, автомашины. Трактор останавливается, закончилось топливо. Немцы отправились его искать. А мальчишки, оставшись одни, убежали через кукурузное поле в свой посёлок. Но не пошли сразу домой, а вернулись к вечеру следующего дня. Но их никто и не догонял. Немцы бежали сами. В посёлке их уже не было. Каратели не приехали. Люди бросились рубить виселицу. Мы были спасены от этой страшной казни.

Освобождение, радости нет предела!

Но тревога не оставляла нас. Мама опять заперла меня в сарае под замок. После тяжёлой ночи я улеглась на сено и уснула. Проснулась после обеда. Это было 31 января. Мамы нет, я заперта в сарае, не знаю что происходит. Подошла к окну и вижу чёрное поле, а по нему цепью идут солдаты. Наши солдаты! Видимо проверяют на наличие мин. Радости нет предела. Надо срочно выбираться. Разбиваю окно, выскакиваю и бегу домой.

Никого нет. Вдруг из-за дома выходит отряд солдат. Наши! Оказывается мама ходила встречать наших солдат, идёт рядом с командиром. Приглашает всех в дом, а их целый взвод.

А в доме голые кровати. Разнесся слух, что немцы будут всё жечь. Постели и всё другое мы вынесли и спрятали.

Солдаты заходят и начинают размещаться. Мы кинулись за постелями. А командир смеётся: «Не стоит, мы много дней в боях, не мыты, ещё оставим чего-нибудь».

Впрочем, солдаты и не ждут, шинель под голову и спать. Дома тепло. Места хватило всем. Скоро раздался дружный храп.

Мы бесконечно рады были нашим солдатам. Рады, что хоть чем-то можем их поддержать.

Мама говорит командиру: «Пока бойцы спят, сварю им борщ». Он отнекивается, не желая причинять дополнительного беспокойства.

Мы освобождаем дверь погреба, которую завалили, достаём овощи. Командир приносит замерзшую баранину, которую солдатам дали в виде сухпайка, но им готовить некогда. Вот и сгодилась.

Мама ставит три десятилитровые кастрюли, и мы всю ночь готовим борщ на печи. Аромат был дома…, какого мы не знали давно.

К утру загорелся свет. Наши армейцы, освободив посёлок, успели устранить неисправность, и появилась электроэнергия.

Бойцы просыпались, спешно приводили себя в порядок, нахваливая, с аппетитом ели мамин борщ, и пошли дальше догонять фронт.

Наши войска гнали захватчиков. Ещё не раз мы давали приют солдатам. Измотанные боями и длинными переходами, они валились с ног, едва зайдя в дом. Особенно тяжело было артиллеристам. Они не могли оставить орудия. Жгли костры возле них, что-то готовили и здесь же спали.

Но было уже совсем другое настроение и у наших солдат, и у нас. Они наступали, а мы готовы были делиться с нашими бойцами всем, что у нас самих было, терпеть любые неудобства. Это же не могло никак сравниться со всем тем, что пришлось нам пережить в оккупации.

Родная речь, родные люди, освободившие нас и сражавшиеся за нас. Как  же мы были рады! Как же мы были им благодарны!

Фронт отдалялся. Постепенно налаживалась жизнь, очень нелегкая, но свободная от оккупантов. Война продолжалась. И все мы напряжённо трудились во имя Победы!

Наша справка:

Евгения Васильевна Евграфова (Павлова) родилась в 1924 году. Сейчас (в 2023 году) ей уже исполнилось 99 лет.  Окончила среднюю школу биофабрики № 4 (сегодня СШ № 6) в 1942 году. Во время войны и  оккупации жила в поселке биофабрики (сегодня поселок Прогресс). Затем всю жизнь работала учителем русского языка и литературы. Сейчас живет на Сахалине.

На фото из архива Е.В. Евграфовой и музея ФКП «Армавирская биофабрика»: Беззаботное довоенное детство. Ученики биофабринской школы в 1941году.